Правящий режим и гражданин: параллельные миры, чем дальше, тем меньше соприкасающиеся. Фотоколлаж Михаила Митина
Сейчас, когда у нас так много рассуждают о реформах, даже официальные лица признают необходимость перемен в экономике, социальной сфере и политической системе. Но, с моей точки зрения, самое главное звено, потянув за которое, как говорил Ленин, можно вытащить всю цепь, – это государство, его реформа как института. Я имею в виду нечто более широкое, чем просто реформа исполнительной власти, которая у нас часто понимается как просто уменьшение количества чиновников, ведомств или ужесточение условий их пенсионного обеспечения, как предлагает сейчас правительство.
Реформа государства, как мне представляется, непосредственно касается и политической системы, и выборов, и судов, и всей правоохранительной функции, и местного самоуправления. Однако сейчас мне хотелось бы обратить внимание на необходимость изменений мотиваций, которым следует государство. Эта проблема является ключевой при постановке вопроса о реформировании власти.

В развитой общественной системе государство является подчиненным институтом по отношению к другим общественным силам: гражданскому обществу, той же политической системе, даже по отношению к СМИ, которые просвечивают государство насквозь и держат его в тонусе. Я бы даже сказал, по отношению к государству в такого рода системе есть презумпция виновности. Разумеется, в данном случае речь идет не о правовом термине, а об устойчивой характеристике отношения между обществом и государством в условиях демократии. В любой развитой стране, если мы возьмем общественное мнение, то оно к государству, как правило, настроено негативно – не в смысле «снесем до основанья, а затем», не революционно, но подразумевая, что в государстве, если его не контролировать, не держать на коротком поводке и не просвечивать насквозь, станут формироваться и проявляться его специфические институциональные интересы, которые могут разойтись с общественным интересом.

В условиях подчиненности власти общественному интересу у государства есть одна-единственная мотивация, которая, безусловно, навязывается извне, – эффективно выполнять ровно то, что ему предписали. Это относится и к законодательной власти, которая избирается, и тем более к исполнительной власти, которая, если применять армейский принцип, должна выполнять приказы, исходящие от парламента, а в широком смысле – от общественного мнения, которому помогают СМИ.

К этому балансу отношений развитые страны шли столетиями. Мы помним такие знаковые события на этом пути, как английскую Великую хартию вольностей 1215 года, европейские буржуазные революции XVII–XVIII веков, становление Соединенных Штатов Америки и другие подобные примеры.
У нас ситуация абсолютно другая: в России государство издревле является самостоятельным и неподконтрольным извне игроком, потому что отсутствуют упомянутые уже короткие поводки, на которых его надо держать. Это касается и состояния законодательной власти, и общественного мнения, которое слабо сформировано и структурировано в силу очень многих причин, в том числе исторических, и положения со СМИ, тоже очень специфического, когда преобладают, особенно с точки зрения охвата территории, государственные средства информации, и они, понятно, не могут диктовать что-то своему учредителю-хозяину.

Поэтому получается, что у нашего государства как института появляется очень широкое поле для маневра почти независимо от того, что называется общественным интересом. Это объективная данность, когда в условиях отсутствия сдерживающих и контролирующих начал («коротких поводков») государство начинает себя вести абсолютно самостоятельно. Более того, оно на каком-то этапе начинает подавлять эти все потенциально контролирующие его институты, что, собственно, у нас и происходит, начиная с первой половины нулевых годов. Теперь, по сути, государство сосредоточилось в органах исполнительной власти, которые не избираются, а назначаются. Да, есть президент, который избирается, но в нашей системе власти, выстроенной благодаря Конституции 1993 года, это лицо, имеющее колоссальные властные полномочия. И когда государство, сосредоточившись в неизбираемых органах исполнительной власти, становится инструментом для этого человека, то возникает очень большой соблазн этим попользоваться.
В чем тогда проявляются мотивации и интересы у такого типа государства?
Первый – это несменяемость. Речь идет о конкретных людях: «мы со своих постов уходить не будем, нас отсюда убрать нельзя». Отсюда и возникает соответствующая пропаганда, образ государства как чего-то сакрального в истории России – оно, оказывается, всегда скрепляло нашу страну, и без государства Россия развалится. Никто не спорит с тем, что государство нужно, но здесь идет подмена понятий: какое государство необходимо? Такого типа, как у нас, или какое существует в развитых странах? Почему те же США не разваливаются, несмотря на то что государство там очень подчиненного типа по отношению к другим общественным институтам? Или посмотрим на Германию и Великобританию – государственные модели в этих странах тоже позволяют сохранить страну с точки зрения территориальной целостности. 

А вот российское самодержавие привело к гибели империи в 1917 году, равно как и Советский Союз в одночасье рухнул в 1991 году. Поэтому не факт, что наш тип государства является единственно возможным для сохранения России как страны.

Второй интерес власти связан с тем, что население – а у нас снова появляются не граждане, а именно подданные, – в каком-то смысле начинает этому государству мешать. Это не к тому, что в государстве работают какие-то бесчеловечные люди, там много хороших людей, желающих лучшего, но как институт, устроенный именно таким образом, как в нынешней России, государство начинает отторгать население от себя. Это происходит в очень многих формах: например, способ принятия принципиальных решений. Они готовятся в закрытом режиме, без реальной публичной дискуссии и конкуренции между ветвями власти, без учета всех мнений. В результате президенту на стол очень часто кладут предложения, которые не только не способны улучшить внутри- и внешнеполитическое положение страны, но и вызывают кризис. Причем сейчас научились имитировать общественное обсуждение: проекты второстепенных документов вывешивают на всякие сайты – на «Открытое правительство», к примеру. Но, как потом по факту оказывается, решение принимается, несмотря на принципиальную экспертную и общественную критику, как правило, в первоначальном виде. Вспомним, например, «обсуждение» недавнего перехода к так называемой балльной системе учета пенсионных прав.

Государственное благодушие все еще держит в тонусе большую часть российских граждан. Несмотря ни на какие кризисы.     Фотоколлаж Павла Романенко

Фактически в полном объеме проявляется государственный интерес: вы нам не мешайте, мы сами знаем, как, зачем нам очень хлопотные механизмы демократии, удлиняющие сроки и усложняющие процедуры, если мы быстренько здесь, в кабинете, собрались, доложили президенту, и он принял решение.
Такой способ более эффективен, считает государство, чем входить в дискуссии, диалоги, конфликты, противоречия с внешней средой, с обществом. Но на самом деле это очень опасно, потому что государство тем самым обречено совершать многочисленные ошибки в своих решениях, что мы и видим на практике.

Более того, государство начинает обижаться и угрожать преследованиями, когда его критикуют за допускаемые огрехи. Мы уже дошли до того, что Минюст обвинил правозащитный центр «Мемориал» в подрыве основ конституционного строя.

Важно подчеркнуть, что, когда государство сакрализируется и превалирует над обществом, оно теряет ощущения пульса жизни и не понимает, как живут его граждане. Примеров очень много, начиная со времен Марии Антуанетты, которая сказала, что раз у народа нет хлеба, пусть едят пирожные…  До такого неприкрытого цинизма у нас внешне дело не доходит, но на практике мы к этому быстро идем.

Возьмем сферу здравоохранения, где идет постепенное, но неуклонное урезание государственных расходов. Есть данные Счетной палаты по итогам прошлого года, что там возрастает доля платности, чем дальше, тем больше платность заменяет бесплатность. Психология очень простая: не можете получить бесплатно услугу – ну какая проблема? Идите, платите – и вас вылечат. Хотя мы все прекрасно понимаем, что с точки зрения семейных доходов наше общество в основном бедное, далеко не у всех есть возможность за деньги получать даже самые необходимые медуслуги, не говоря уже про косметологию, протезирование и т.д.

Отсюда вытекает хроническая недооценка роли человеческого капитала, пренебрежение государством своих обязанностей по его развитию. Но прекрасных уверений о том, что социальные программы – наш приоритет, произносимых с самых высоких трибун, хватит, наверное, на многотомное собрание сочинений. Как итог – государство уходит из социалки, простое население попадает в какую-то другую систему координат обеспечения своей жизнедеятельности. Если в советское время население было намертво привязано к государственной социалке и ничего не могло поделать без нее – и в школу надо ребенка отвести, и медицина была государственная, и культура, и пенсии платили только из бюджета, то сейчас, как показывают исследования, особенно в провинции, в деревне, в малых городах и даже уже в средних, а кое-где в крупных городах, люди перестают пользоваться государственными социальными услугами, которые, согласно Конституции, должны быть бесплатными. Это даже не вызывает открытых протестов, люди просто разворачиваются на 180 градусов и говорят: как-нибудь выживем, нам не впервой, у дедов-прадедов в давние времена социальные услуги были большой привилегией. И ведь как-то жили, даже всяких супостатов типа Наполеона и Гитлера побеждали.
Вот и получается ситуация, когда государство само по себе, население само по себе, два отдельных мира, которые пересекаются, может быть, только когда включен телевизор и нужно идти голосовать.

Притом что рейтинг Владимира Путина очень высок, люди перестали верить своему государству, они махнули на него рукой. Президент для них – олицетворение сакральности, а не подотчетный им политик.
В условиях, когда государство капсулируется и начинает обслуживать само себя, оно делает все так, как ему удобно. Конечно же, ему удобно каждый раз резать социальные расходы, потому что надо экономить деньги в бюджете и тратить с государственной точки зрения на более приоритетные задачи: на оборону, безопасность, на самое себя.

В условиях подобного все возрастающего капсулирования возможны две реакции со стороны населения. Первая – некий революционный взрыв, что бывало в истории. Правда, в российской истории самый свежий пример, пожалуй, пугачевщина. 1917-й год – творчество правящих элит, потом столкнувших подданных в кровопролитной Гражданской войне. 1991 год, когда снова схлестнулись верхи, а народ безмолвствовал, к счастью, обошелся без больших жертв, но СССР развалился.

И сейчас в России люди вряд ли вдруг опомнятся, выйдут на улицы и скажут: нет, хватит, давайте жить по-другому! Потому что очень далеко зашла деградация – и государства, и общества. Государство, существующее бесконтрольно и движимое мотивациями, направленными исключительно на реализацию собственного интереса, вольно или невольно начинает неэффективно распоряжаться бюджетными деньгами. Отсюда коррупция, масштабные хищения, мошеннические схемы. В таких условиях разложение государства происходит очень быстро и сильно, что крайне резко снижает его профессиональный уровень. Мы видим, какого рода решения принимаются и правительством, и Госдумой: они по своему качеству ниже даже по сравнению с тем, что было в 90-е годы.

Сильная деградация наблюдается и в обществе. Падает качество образования, состояние здоровья большинства внушает тревогу. Чего стоят недавно опубликованные данные о том, что у большинства российских выпускников школ отмечены те или иные хронические заболевания. Весьма незначительна и гражданская активность, что во многом можно объяснить целенаправленной политикой государства по удушению любого намека на «короткие поводки» в отношении себя. Но надо отметить, что важную лепту в общественную апатию вносят и стойкие, столетиями воспитанные поведенческие установки двоемыслия и обывательщины.

На Западе, который мы так не любим, но с которым – чуть что – сравниваемся, тоже бывают конфликтные ситуации между властью и обществом. Когда, например, несколько лет назад в Великобритании правительство из-за сложной экономической ситуации решило урезать дотации на высшее образование, студенты вышли на улицы Лондона. Но ни о какой революции речи и не шло в принципе. Проблему решили в рамках устоявшихся демократических процедур. А недавний кризис вокруг Греции? Несмотря на ожидания завистников европейской стабильности, ничего катастрофического не произошло, хотя у власти там по-прежнему «ультралевое» правительство.

Притирка государства и общества, нахождение баланса в их взаимодействии – очень сложный и тяжелый процесс, но в конечном счете создается то, что для нас должно являться образцом. И мы видим бесспорный результат, который даже не в функционировании демократии, гражданского общества и свободе СМИ, а в том, что подавляющая часть людей в Европе живет неплохо. И эта тенденция будет продолжаться: Европа и США выходят из экономического кризиса, а это значит, что благосостояние населения будет и дальше расти. А демократия, гражданское общество и СМИ – наиболее эффективные инструменты обеспечения этого.

Если вернуться к России, то как долго может продолжаться нынешняя ситуация мирного сосуществования двух параллельных, все меньше соприкасающихся миров – государства и общества? Еще недавно казалось, что достаточно ценам на нефть возвратиться на комфортный для нашего бюджета уровень 100 долларов за баррель – и эта с точки зрения государства идиллия продлится еще на десятилетия. Но эта мечта уже несбыточна: российская экономика в ее нынешней модели будет лежать на дне при любых ценах на мировых рынках сырья. Тем более что за кордоном быстро идут процессы реструктуризации энергетической сферы, которая все менее зависит от невозобновляемого природного сырья.


Поэтому российская казна – и без того весьма скромная – будет уменьшаться, как шагреневая кожа. Наиболее активная и перспективная часть населения будет (и уже начала) эмигрировать из страны, остальные окончательно переключатся в режим ежедневного выживания.

Понравится ли это тем, кто российское государство составляет, как это сейчас наблюдается? Думаю, что в какой-то момент это благодушие начнет исчезать. Худосочные коровы дают совсем мало молока. Государство просто вынуждено будет отказывать себе во всем, например в личном обогащении, демонстрации своего величия как подданным, так и окружающему миру. В частности, станут физически невозможными амбициозные планы по перевооружению Российской армии.

Еще один важный момент – прекратится поток бюджетных денег из Москвы для поддержки региональных элит. Что местные бароны станут делать? Увеличивать налоговый пресс на подвластное население? Так про худосочных коров я уже написал. Демонстрировать сепаратизм? Кое-где вполне вероятно. Внутренней стабильности России при любых раскладах это никак способствовать не будет.

И, наконец, обмеление финансового потока от экспорта нефти и газа уже вызывает трения внутри российского государства: еще некогда пышный пирог скукоживается без шансов на восстановление. Приведет ли это к разрастанию внутриэлитных конфликтов и в результате к изменению расстановки наверху? Посмотрим. Но очевидно, что стабильности российской державе это никак не прибавляет.