Стремительно развивающийся украинский кризис превратился в силу, определяющую будущее России, и требует исключительного внимания ее руководства, ведущего игру на предельных ставках. Значительная часть российских элит уже пришла к выводу, что конфронтация с Западом закрыла путь к модернизации, и начинает осознавать непосильность этого амбициозного курса для стагнирующей экономики. Но жесткое противостояние с Западом становится условием выживания коррумпированного недемократического режима, сложившегося при президенте Владимире Путине.
При всей его известной нелюбви к безальтернативным ситуациям Путин оказался в положении, где единственной стратегией, позволяющей преодолеть изоляцию и продолжать игру на повышение ставок, становится укрепление связей с Китаем. Каковы издержки и риски этой стратегии? Ни доверия, ни понимания
Термин «стратегическое партнерство» стал слишком общеупотребительным, чтобы определять новую сущность отношений России и Китая. Такое партнерство Путин недавно предлагал и президенту Аргентины Кристине Киршнер, а здесь о тесных связях говорить явно не приходится. Известный эксперт Бобо Ло характеризовал российско-китайские отношения как «ось взаимного удобства», но слово «ось» подразумевает более жесткие обязательства, а безысходность заставляет пожертвовать удобствами.
Украинский кризис наложил глубокий отпечаток на эти резко асимметричные отношения: зависимость России усиливается, хоть и прикрывается неискренними уверениями в теплых чувствах. Путин давно шел к новому качеству этого партнерства, но его принципиальной установкой была равноправность. Теперь ее пришлось принести в жертву необходимости: России приходится доказывать свою полезность в качестве партнера и искать способы отблагодарить Китай за каждое неохотное, но остро необходимое проявление поддержки.
Задача осложняется тем, что Путину не удается выйти на уровень доверительных отношений с китайским руководством. По-видимому, для него китайский способ ротации партийно-государственной верхушки равносилен добровольному обезглавливанию, тогда как для председателя Си Цзиньпина Путин, возможно, олицетворяет нездоровый эгоцентризм несменяемого лидера. У китайского руководства есть все основания рассматривать молниеносное присоединение Крыма как спонтанную авантюру, последствия которой не были просчитаны даже на полшага вперед. В Пекине внимательно анализируют последствия, которые Москва предпочитает игнорировать, поскольку действия России по отношению к Украине создают для Китая новый простор для маневра в зонах его собственных конфликтов.
Демонстративная готовность Путина бросать вызов американскому «гегемонизму» и разоблачать лицемерие западных ценностей были на руку Китаю: они обеспечили шумовое прикрытие для его собственных попыток ревизии норм мировой системы. Лучшая иллюстрация различия в подходах – сирийский кризис, в котором Россия непримиримо боролась против доктрины «гуманитарных интервенций» (и добилась громкого успеха с удачной инициативой), а Китай спокойно укреплял свои позиции в регионе. Присоединение Крыма сделало курс России радикально-ревизионистским, а ситуация в Донбассе – запредельно ревизионистским, тогда как Китай получил возможность проводить эффективную и осторожную ревизионистскую политику.
Вряд ли благодарность Путину за такую возможность можно считать значимым политическим фактором. В Пекине понимают не хуже, чем в Вашингтоне, что российский лидер ввязался в конфронтацию, которую у него нет шансов выиграть. А для стратегически действующего Китая поддерживать явно проигрывающую сторону имеет смысл только на ограниченном отрезке времени. Рядовая газовая сделка
Центральный элемент плана Путина по укреплению партнерства с Китаем – создание нефтегазовой взаимозависимости. Газовый мегаконтракт видится в России как геополитический маневр, в Китае же он обсуждается сугубо в экономических параметрах. Для России освоение новых месторождений в Восточной Сибири имеет огромное значение – это оживит глубоко депрессивную экономику Дальнего Востока. Но для Китая законтрактованные поставки из России не составят и процента в общем энергопотреблении, планируемом на 2025 год. Экспорт газа из Туркменистана в Китай в этом году достигнет 25 млрд куб. м, а к 2020 году выйдет на уровень 65 млрд, что почти вдвое превышает оптимистическую оценку возможностей «Газпрома».
Большие вопросы вызывает осуществимость российских обязательств, и Китай лишен возможности контролировать ход работ (в отличие от сделок с Туркменистаном). Санкции на поставки современных технологий не так сильно ударят по традиционным для «Газпрома» проектам в Ковыкте и Чаянде, хотя поставки труб большого диаметра могут, как и в 1970-х годах, оказаться узким местом. Окончательный развал проекта «Южный поток», экономический смысл которого всегда был сомнительным, может помочь в переориентации усилий и ресурсов на восток. Но сроки исполнения контракта выглядят столь же нереальными, как и расчеты его стоимости. Политическая приоритетность китайского проекта отнюдь не снижает его коррупционную составляющую. Китайские компании отлично работают на рынках административной коррупции, даже если борьба с ней ведется самыми свирепыми методами, но в российской газовой промышленности совсем другое качество коррупции. В Китае нет никаких иллюзий относительно эффективности «Газпрома» и политизации этого бизнеса, которая задает тенденцию дальнейшего роста операционных расходов; поэтому первые поставки газа не ожидаются ранее 2020 года, а это далеко за обозримым политическим горизонтом.
Часто упускается из вида один бесспорный момент: Путин добился гораздо лучших базисных параметров, чем можно было рассчитывать. Разногласия по поводу цен и объемов поставок продолжались больше десяти лет, и Путин прилетел в Шанхай, имея самую слабую переговорную позицию за все это время. Эскалация украинского кризиса превратила сделку в вопрос жизненной необходимости, и для китайских «товарищей» уязвимость России перед угрозой международной изоляции отнюдь не была секретом. Тем не менее Пекин предпочел не использовать эту слабость для дожимания несговорчивого контрагента. «Газпром» должен был отказаться от своего излюбленного пункта «бери или плати», но получил огромную сумму предоплаты (до $25 млрд) и не отдал китайским компаниям даже символической доли в месторождениях или газопроводе.
Согласившись принять спорную формулу цены, привязанную к нефтяной «корзине», Китай, видимо, стремился обеспечить хотя бы минимальную прибыльность газового проекта для России, резонно опасаясь, что иначе он развалится, невзирая на всю стратегическую важность. Многие эксперты связывают готовность Китая заключить не самую выгодную сделку и с его возрастающим стремлением заменять уголь на газ в производстве электроэнергии на северо-востоке, который превратился в зону экологического бедствия. Можно предположить и желание поддержать Путина, движимое совсем не личными симпатиями: крушение неэффективного, но несменяемого российского режима может создать набор рисков, аналогичный тому, что возник при развале СССР. А уроки этой геополитической катастрофы изучаются в Китае гораздо внимательнее, чем в России. В чем Москва зависит от Пекина
Самый проблематичный параметр формирующегося российско-китайского квазисоюза – неизбежное вовлечение России в эскалацию геополитической напряженности в Восточной Азии, где существуют многочисленные микроконфликты по поводу суверенитета над группами тихоокеанских островов. Несколько этих конфликтов резко обострились параллельно с развитием украинского кризиса. Это можно считать случайным совпадением, но несомненна активная роль Китая в милитаризации старых споров о принадлежности необитаемых островков. Установление контроля над ними важнее в символическом плане, нежели в экономическом, поскольку достоверных данных о запасах нефти и газа там нет.
Россия пыталась, с одной стороны, соблюдать строгий нейтралитет в конфликтах о контурах морских границ, а с другой – предъявить силовые возможности, подтверждающие готовность играть в геополитические игры по азиатским правилам. Можно предположить, что именно для этого российское руководство спровоцировало обострение сталинско-хрущевского спора с Японией о трех Южно-Курильских островах (и группе скал Хабомаи). Вызывающий вояж президента Дмитрия Медведева на Кунашир в ноябре 2010 года (как и его повторный визит на остров в июле 2012 года) имел смысл только как доказательство способности России использовать силу для защиты своих интересов. Это должно было укрепить ее роль в региональном балансе сил. Сейчас наличие достаточных сил для таких маневров вызывает серьезные сомнения, тогда как нейтралитет России серьезно скомпрометирован.
Вплоть до внезапного присоединения Крыма Россия сохраняла свободу политического маневра в отношениях с Китаем. Прочерчивая стратегические схемы экспорта нефти, Путин настаивал на том, чтобы нефтепровод ВСТО шел не только на Дайцин (хотя Китай готов был закупать весь имеющийся объем на любую перспективу), но был достроен до терминала в Козьмино, невзирая на баснословные перерасходы. Теперь, однако, концепция диверсифицированного экспорта поменялась: «Роснефть» будет отправлять максимально возможные объемы нефти китайским партнерам, что превращает Россию в одноадресного поставщика на динамичном восточноазиатском рынке.
Политическая зависимость России от Китая несравненно выше, чем его доля в объеме планируемого экспорта нефти и газа. Пекину не очень интересны выражения поддержки со стороны Москвы в том или ином территориальном споре. Он может, однако, вежливо (или не очень) предложить Москве свернуть слишком активное военно-техническое сотрудничество с Вьетнамом или порекомендовать воздержаться до поры до времени от проектов по разведке нефтегазовых запасов во вьетнамских территориальных водах. Кремлю будет крайне сложно игнорировать такие намеки.
Эта растущая зависимость усугубляется зацикленностью российского руководства на противостоянии с США, которые рассматриваются не только как слабеющий гегемон, цепляющийся за остатки своих позиций, но и как спонсор «цветных революций». Москва воспринимает любой шаг США в Азиатско-Тихоокеанском регионе как враждебное действие, которому необходимо противопоставить контрход. Китай же отнюдь не разделяет такой прямолинейный взгляд на сложные политические комбинации в регионе и невысоко оценивает реальную способность России противостоять США.
Особое беспокойство в Москве вызывает уверенное продвижение Китая в Арктику. Пекин все активнее говорит об Арктике как об «общем достоянии» (global commons), и эта линия рассуждений крайне неприятна для Москвы, поскольку идея суверенного контроля над зонами Арктики в нее не вписывается. Россия ввела новые правила подачи заявок на пользование Северным морским путем и резко активизировала военную деятельность на арктическом театре; теперь приоритетом в ней стало строительство инфраструктуры, обеспечивающей контроль над восточной частью морских коммуникаций. Осуществимость этой амбициозной и дорогостоящей программы вызывает много сомнений. В тесноте да в обиде
«Поворот на Восток», который стал серьезно обсуждаться в контексте саммита АТЭС во Владивостоке (в сентябре 2012 года), требует наращивания вложений на Дальнем Востоке и приоритетного политического внимания к проблемам Азиатско-Тихоокеанского региона. Украинский кризис привел к диаметрально противоположным последствиям: максимум политического внимания сместился на «западный фронт», который требует и исключительного приоритета в распределении ресурсов. «Восточный поворот» оказался сужен до нефтегазового коридора в Китай, при этом никакого разворота экспортных потоков не происходит и не планируется, вопреки пропагандируемым представлениям. «Апгрейд» стратегического сотрудничества с Китаем представляется как срыв западных планов изоляции России. На деле же этот квазисоюз нисколько не компенсирует возрастающего давления санкций, но создает для России новый набор геополитических рисков, которыми она не в состоянии управлять.
При всей поверхностной сердечности отношений (еще не достигшей, впрочем, эротизма брежневских поцелуев) Путин не может выстроить уважительно-доверительных контактов с китайским руководством и едва ли отдает себе отчет в подлинных намерениях того. Различия в политической культуре усугубляются невозможностью наладить экспорт коррупции на крайне сложный для российских плуто- и клептократов китайский рынок оборота теневых капиталов. Привычный набор коррупционных схем, который надежно подключает путинские элиты к европейской финансовой системе и подпитывает многочисленные группы лоббистов и «агентов влияния», в Китае не работает.
При этом давняя и серьезная озабоченность России экспансионистскими амбициями Китая, растущего невероятными темпами и требующего все больше сырья и энергии, никуда не исчезла. Она переплетается с беспокойством по поводу активизации военных приготовлений НАТО и со страхом, порождаемым «цветными революциями», которые якобы планируются и манипулируются США. Российским элитам приходится делать вид, что поддержка Китая является свидетельством общности интересов. На деле мало кто из них верит в эту общность. Зато у многих есть серьезные подозрения, что Китай не преминет воспользоваться моментом критической слабости, который последует за крушением вертикали путинского режима. Оригинал: Pavel K. Baev. Upgrading Russia’s Quasi-Strategic Pseudo-Partnership with China. PONARS Eurasia
Китай переигрывает Россию в Средней Азии
FLB: Сухроб Шарипов: «Россия должна определить четкую концепцию своего присутствия в Средней Азии, иначе «русский мир» здесь окончательно исчезнет»
"Наша 20-летняя безответственная политика на Украине привела к тому, что Россия её потеряла. Подобная ситуация сложилась сегодня и в Средней Азии, и очень важно учесть свои ошибки и вовремя их исправить.
В Таджикистане широко обсуждаются итоги первого государственного визита председателя КНР Си Цзиньпина. Политологи говорят о возможном отходе Таджикистана от России. Депутат нижней палаты парламента Сухроб ШАРИПОВ поделился своим видением перспектив таджикско-российского сотрудничества и новых перспектив сотрудничества с Поднебесной.
– Какова разница для Таджикистана между сотрудничеством с Китаем и с Россией?
– Исходя из практики наших отношений, можно сказать, что с Россией у нас часто возникали недопонимания на разных уровнях отношений. А вот с Китаем у нас всегда были ровные отношения. У российских политиков и экспертов снобистский подход в отношениях с постсоветскими республиками. Особенно сильно это выражено в отношении республик Центральной Азии. Российские политики и эксперты в нас: таджиках, киргизах, узбеках – видят каких-то «попрошаек», постоянно ждущих от РФ подачек. Но это не так. Интерес других государств, не только Китая, к Центральной Азии растет. Возьмём ту же Турцию, которая многое делает для Таджикистана, так же как и мы для неё. Сколько лет мы говорим о создании в Таджикистане русских гимназий, по опыту турецких. Эти бизнес-проекты взаимовыгодны и самодостаточны. Но пока ни один бизнесмен, ни одно ведомство в этом деле серьёзно не заинтересовано. Каким образом развивать «русский мир» без образования и подготовки нового просвещенного поколения? А потом политики и эксперты России нас обвиняет в том, что вот мы уходим к Китаю, Ирану, Турции, еще куда-то…
Разница между Китаем и России в том, что пока Китай вкладывает и осваивает экономическое пространство Таджикистана, Россия в большей степени видит нас только военно-политическим партнёром.
Общее у России и Китая в отношениях с Таджикистаном – это фактор стратегического партнерства.
– То есть проблема в самой России?
– А что должен делать Таджикистан, если Россия не имеет четкой концепции своего присутствия в Центральной Азии как геополитического и геоэкономического игрока, отвечающего современным требованиям, современному уровню взаимоотношений между нашими государствами? Ни одна площадка, ни одна дверь в Таджикистане не закрыта для российских инвесторов, политиков и для русских в целом. Мы всегда благоприятно, очень радушно и открыто воспринимаем Россию. Поэтому когда эксперты или политики говорят о каких-то наших корыстных целях, типа: «Вот Таджикистан что-то хочет, что-то просит у России», такие высказывания не отвечают современным требованиям к геополитическому игроку и великой державе.
– Получается, с Россией нелегко строить отношения?
– Я, как и многие эксперты, считаю, что Российская Федерация не обладает концепцией, доктриной по Центральной Азии в целом. И последние противоречия между Казахстаном и Россией еще раз доказывает это. Российские политики и эксперты не могут пока создать новую стратегию по ЦА, которая отвечала бы новым задачам России в мире и новым вызовам и угрозам. Сегодня большинство экспертов центральноазиатских стран считают, что в России царит неоимперские амбиции постсоветской эпохи. Получается, что для России ссориться с соседями очень легко. Она уже потеряла прибалтийские страны, потеряла Грузию, Украину, Молдавию. Много вопросов и проблем с Азербайджаном, с некоторыми странами ЦА. Новая концепция внешнеполитической доктрины России, которая разрабатывается, возможно, учтет новые парадигмы взаимоотношений.
НИ СЕБЕ, НИ ДРУГИМ
– В чём же причина снижения статуса России в Таджикистане? Некоторые эксперты считают, что сама Россия в последнее время не заинтересована в Таджикистане…
– Дело в том, что в последние годы интерес к центральноазиатским странам растет. Если раньше была только Россия, то теперь здесь уже есть США, Европа, Китай, Турция, Индия, Иран и др. В связи с этим Россия должна была работать активнее, чтобы не потерять свое влияние в регионе. А что она сделала? Она просто надеялась, что Таджикистан никуда не уйдёт. Ведь до той поры мы полагались только на Россию. И что стало? До 2004 года мы все свои главные энергетические проекты предоставили только России. А она и сама не участвовала, и не допускала, чтоб другие инвестировали в Таджикистан.
С 1992 года по 2006 гг. Таджикистан всегда отдавал приоритет в инвестиционных проектах России. Но так получилось, что Россия не стала выполнять свои обещания по многим судьбоносным проектам развития, которые были подписаны. Самая большая военная база России размещена на территории Таджикистана. Что в итоге? Помните «дело летчиков», как российские политики и эксперты просили Путина направить ее потенциал против республики и руководства страны? Такое отношение не отвечает уровню стратегического партнерства между нашими странами.
– То есть военное присутствие России в Таджикистане не гарантирует безопасность нашей республике, а как раз таки наоборот?
– Все страны СНГ очень обеспокоены «новой холодной войной» между Россией и Западом, НАТО. Учитывая развитие противостояния между Россией и Западом, НАТО, мы в Таджикистане обеспокоены вдвойне, ибо «глаза и уши» космической разведки России под названием «Окно» находятся именно в Таджикистане. «Окно» уже начало нести военную вахту в режиме защиты пространства России, и мы защищаем российские геостратегические интересы, в какой-то мере игнорируя свою безопасность. То есть в случае нападения на Россию наша республика получает в числе первых ракетный удар. Говорят ли наши политики и дипломаты о степени гарантий безопасности для Таджикистана со стороны России? Сегодня эта проблема уже не кажется такой абстрактной.
– И почему дипломаты не обсуждают этот вопрос?
– Дело в том, что этот объект в России считается секретным. Они не заинтересованы в том, чтобы обсуждение такого рода вопросов и его результаты становились достоянием общественности. Но пока эти переговоры и не начинались.
НЕ ОПАСЕН ЛИ «ВЕЛИКИЙ СОСЕД»?
– Эксперты, вспоминая об «уступке» части территории Китаю, говорят, что, несмотря на привлекательные миллиардные вклады, такое сотрудничество может в будущем нести угрозу для Таджикистана.
– Какие угрозы? Я думаю, в вопросе демаркации и делимитации границы с Китаем наши политики и дипломаты проявили максимум патриотизма. Необходимо отметить, что проблема, которая требовала своего решения, имела много сложных факторов, неучет которых со стороны Таджикистана представлял серьезную угрозу безопасности и суверенитету страны. Не решив проблему таджикско-китайской границы, мы закладывали под нашу фундаментальную государственную основу мину замедленного действия.
Если все нерешенные проблемы границ Таджикистана с Узбекистаном и Кыргызстаном в какой-то мере решаются и имеют сугубо двустороннюю основу для решения, то пограничная проблема между Таджикистаном и КНР имела не только двусторонний аспект, но и важный геополитический фактор, заложенный еще борьбой между великими империями – Британией, Россией и Китаем – в 17-м веке. То есть решение проблемы лежало на стыке интересов не только наших двух стран, за этим процессом наблюдали и третьи страны.
Государство, которое не может найти решения проблемы демаркации и делимитации своих границ с соседями, всегда будет ощущать бремя, незаконченность процесса суверенитета и обладать комплексами, которые будут использованы недоброжелателями для ущемления его независимости и расшатывания устойчивого развития страны. Все эти факторы, угрозы и вызовы, которые, несомненно, были направлены на нашу страну, были учтены в стадии переговоров и решения этой проблемы.
– Можем ли мы быть уверенными в том, что, укрепив свои позиции в Таджикистане, завтра Китай, как и Россия, не станет диктовать свои условия?
– Нет, не станет. Для России в отношениях с Таджикистаном приоритетом пока остается только военно-политическая сфера. И на этом они делают акцент. Они говорят нам, что если не эта база, у вас будут перевороты, не будет стабильности. Абсолютно непонятно, на каком основании они всё это говорят. Но пусть будет так.
Китай в этом отношении – уникальная страна с собственными традициями в дипломатии. У них на первом месте дипломатический метод переговоров. Они никогда не унижают, никогда не ставят себя выше других. На переговорах, с какой бы страной они ни велись, Пекин действует очень тонко, серьёзно и уважительно. И даже в моей практике за 20 лет общения с политиками, экспертами я не ощущал себя уязвлённым и младшим партнером. Взаимоотношения с Китаем нам надо использовать в своих целях, как, впрочем, это делает и Китай. Просто надо найти общую грань, и для этого есть международные договоры и нормы.
– Что Вы можете сказать о политике России по отношению к другим странам, и каковы позиции, занимаемые Китаем?
– Если мы скажем, что Россия мировой игрок, мы не ошибемся. Да, эта держава обладает возможностями играть в международном пространстве и защищать свои геополитические интересы. Правда, сегодня ей приходится сложно, ибо Россия долго и упорно интегрировалась с Западом, и за последнее время, мы видим, что многие достижения на этом поприще потеряны. Начинается новая эпоха гонки вооружений, наступают признаки «неохолодной войны» с Западом. Если сравнивать с СССР, то при союзе была другая архитектура безопасности социалистического лагеря, были союзники и партнеры рядом с великой страной и, главное, СССР не был интегрирован в политические и экономические структуры западного мира. Сегодня Россия в принципе одна противостоит новым угрозам и вызовам в мировой политике. А многие экономические процессы жестко интегрированы с западными странами.
В этом контексте позиция Китая остается и всегда будет конструктивной. Её отношения и укрепления влияния как супердержавы чувствуются не только в России и Европе, но и в Латинской и Северной Америке, Африке и Австралии. Россия же сегодня вынуждена искать стратегические отношения с великим Китаем, и многие российские эксперты выражают обеспокоенность в этой связи. Китай всегда осторожен в международных делах в условиях кризиса, но всегда выступает стабилизирующим фактором для мирового сообщества.
Фото: Из личного архива Фото: Из личного архива
– Какова разница для Таджикистана между сотрудничеством с Китаем и с Россией?